Елена Садовникова: Атеист, онкология и митрополит Антоний
Член Совета фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» биолог Елена Садовникова— овере инауке, жизни ученого вРоссии ивЛондоне, своей встрече смитрополитом Антонием илондонском приходе.
Елена Садовникова
Улистьев есть жилки!
Мои родители— инженеры, мама— экономист — инженер, папа— конструктор. И, вобщем то, ничего непредвещало, что ябуду заниматься наукой. Нокогда мне было лет пять, япрочитала какую-то научно-популярную книжку, вкоторой были написаны (это может показаться смешным) совершенно простые вещи отом, что улистьев есть жилки. Отлично помню, как явышла наулицу, подняла листок клена иобнаружила там потрясающе красивые жилки, которые шли через весь лист, ветвились. Ивэтот момент случилось что-то необыкновенное. Уменя такое было впечатление, что мир издвухмерного стал трехмерным, цветным, наполнился чудом.
Оказалось, уже взрослым языком могу сказать, что творение прекрасно! Оно необыкновенно. В нем гораздо больше, чем можно увидеть впростом листе, глядя натакие потрясающие, ветвящиеся, осмысленные жилки. Это восхищение истало началом. Оно все время сидело где-то внутри. Дальше, отавтора этой неизвестной мне теперь книжки, оно передалось мне, оно принималось иразвивалось другими замечательными людьми, скоторыми мне приходилось встречаться.
Первым был мой учитель биологии, который вкачестве учителя биологии, наверно, необычный, потому что онбольше занимался воспитанием детей и, вчастности, подогревом этого замечательного любопытства.
Потом япопала вкружок вДом пионеров, идальше, уже будучи школьницей, ходила вМГУ. Там было всё чрезвычайно романтично: деревянные панели, потрясающие экспонаты, совершенно недосягаемые люди. Всё как вромантических рассказах про научную деятельность. Иэто было совершенно замечательно. Мой путь привел меня набиофак без всяких сомнений.
Время учебы набиофаке, авмоей жизни было очень много счастливых периодов, воспринимается, как просто что-то необыкновенное. Япомню одного изпреподавателей сзамечательной фамилией Лёвушкин, который преподавал такую неочень романтичную дисциплину, как зоология беспозвоночных, это всякие червяки… Онпреподавал стаким восхищением илюбовью, которые сейчас могу назвать только благодарением Богу.
Помнится одна сцена напервом курсе, когда еще студенты диковаты, необкатавшиеся, неувлеченные. У нас была практика. В один издождливых дней ранним утром нас вывезли назанятие вполе: невыспавшиеся, промокшие, замерзшие студенты жались друг кдругу. Укого были зонтики— прикрывались зонтиками, кто-то натянул капюшон. АЛёвушкин, человек 50–60 лет, лысоватый, смешной, выбежал изавтобуса, засучил брюки, забежал впруд, выловил какую-то козявку иповернувшись кнам, ввосторге закричал: «Посмотрите, какой экземпляр!» Ипостепенно студенты разогрелись, растопились, имне кажется, что эта замечательная искра восхищения Божьей тварью (которую никто, конечно, неназывал так, это называли наукой) дала очень многим импульс навсю жизнь иопределила ихслужение.
Ядаже немогу сказать «научная деятельность», это именно служение, потому что советская наука находилась вочень тяжелом состоянии. Вовремя перестройки люди, переселяясь наЗапад ивходя вмировое научное сообщество, вомногом испытывали большие трудности: семейные кризисы, языковые иобразовательные барьеры, культурный шок. Можно сказать, попали в очень тяжелую перемолку костей. Номногие ученые, бывшие советские, атеперь российские, могу засвидетельствовать, несут этот свет.
Никакой Трафальгарской площади несуществует
Язащищала диссертацию погематологии, авообще основная часть моей работы— вобласти онкоиммунологии. Пока яучилась вуниверситете, яработала волонтером вонкологическом центре вИнституте канцерогенеза, в одной излучших вМоскве лабораторий. Причем, попала туда случайным образом. Позвонила пообъявлению именя взяли. Итам под руководством научного руководителя профессора Юрия Марковича Васильева написала первую статью. Тоесть уже кокончанию университета уменя была публикация.
Потом яработала вкардиоцентре. Идальше— восновном гематологическом центре, пока профессор Рольф Нет непригласил меня поработать вГермании. Это было некоторое совпадение: онискал себе сотрудника, аяделала доклад как-то наконференции вНовосибирске, где онбыл, нуиобстоятельства тоже позволили мне выехать вГерманию. Яподошла ксвоему начальнику иговорю, что, меня приглашают, но, конечно, невыпустят, яже нечлен партии, ивообще неблагонадежный человек. Онсказал: «Давай ради смеха попробуем». Ради смеха попробовали. Через полгода мне дали визу.
Всё это проходило сневероятным трудом, конечно. Нопоскольку ябыла советским человеком, тознала все эти реалии инеудивлялась. Втечение полугода, пока яждала первую визу свою, мой загранпаспорт постоянно теряли всоответствующих инстанциях. Такое ощущение, что уних была специальная корзина, вкоторой терялись паспорта. Ипоэтому когда визу дали, это было что-то сверхъестественное.
В офисе Фонда Митрополита Антония Сурожского
Япопала вГамбург вKrankenhaus Hamburg-Eppendorf, вуниверситетскую клинику. Там япроработала год как научный сотрудник— гость. Азатем один изнемцев, работающих вАнглии, пригласил меня натрехгодичный контракт вАнглию.
Помню это ощущение советского человека, впервые увидевшего Англию, которое, наверно, сейчас воспроизвести очень трудно. Дело втом, что яучилась вшколе спреподаванием ряда предметов наанглийском языке. У нас был учебник, вкотором была нарисована Trafalgar Square— Трафальгарская площадь, которая иллюстрировала классическое упражнение: Could you tell methe way toTrafalgar Square? —«Скажите мне, пожалуйста, как пройти наТрафальгарскую площадь?»— идальше ответ. Ипока мыучились, ябыла абсолютно уверена, что никакой Трафальгарской площади вприроде несуществует, потому что для меня это было просто табу, запрет, ятам никогда всё равно небуду, ненадо мечтать! Когда япервый раз вылезла наTrafalgar Square, уменя было ощущение Алисы встране чудес: «Батюшки, она действительно есть!»
Вакцина против вируса папилломы человека
Яработала вдепартаменте, который возглавлял нобелевский лауреат Anviron Митчисон. Это иммунологический департамент University College ofLondon. Внем существовали группы илаборатории, которые могли финансироваться совершенно другими организациями. Мою работу финансировал Имперский фонд раковых исследований.
Первый мой проект начинался сизучения гистосовместимости, тоесть совпадений или несовпадением тканей различных особей. Нопотом удалось нащупать более интересную, более продуктивную область— вирус папилломы человека. Как раз втегоды вмире был произведен такой нетолько мозговой, ноиэкспериментальный штурм, когда очень многие лаборатории, десятки, если несотни, массировано занимались изучением вируса папилломы человека. Вчастности, всвязи сего ассоциацией скарциномой шейки матки.
Тогда небыло доказано, что вирус вызывает карциному. Ивтечение десятков лет никаких доказательств найти неудавалось, атем более, неудавалось предотвращать развитие этого заболевания. Ипоскольку этот вид рака является чрезвычайно распространенным, то, естественно, такая задача встала перед мировым сообществом. Огромное количество лабораторий иученых было задействовано для еерешения. Вчастности, подключилась наша лаборатория.
Было доказано, что вирус вызывает рак. Была разработана, иэто, по-моему, первая вакцина, выпущенная вЕвропе, прививка отвируса папилломы человека для того, чтобы небыло заражения. Клинические испытания были проведены, как они всегда проводятся вмире, чрезвычайно аккуратно икомпетентно. Собственно, между разработкой какой-либо вакцины иеё широким применением проходит минимум 10 лет.
При этом испытание проводится начетырех, как минимум, уровнях: сначала— накультуре клеток, потом— наживотных, далее проверяют токсичность надобровольцах, итак далее. Ивовремя всех этих испытаний отслеживаются все самые необходимые параметры. Испытания проводились очень широкие, повсему миру. Рассуждения отом, что эта вакцина сделана, чтобы вызывать бесплодие, которыми сейчас пестрит интернет, намой взгляд, недостаточно взвешены— ведь речь идет осмертельно опасном иочень распространенном заболевании. Даже обсуждать нехочется.
Научный интернационал
ВГермании уменя было твердое желание выучить язык, но, ксожалению, немцы, укоторых, по-моему, даже есть специальный отдельный языковой мозг, прекрасно знают языки, аанглийский— вплоть доуборщицы. Ипоэтому мое благое намерение выучить немецкий так иосталось намерением. Когда работа закипела, все люди вокруг сразу переходили наанглийский язык, врезультате, уменя небыло никакой практики. Идаже когда привезли русского ребенка для трансплантации костного мозга вклинику вЭппендорф, анимама, нидевочка незнали нинемецкого, нианглийского, меня попросили присутствовать наежедневном врачебном осмотре ипереводить, переводила ятоже наанглийский.
Вкачестве компенсации заусилия директор клиники профессор Алекс Зандер приглашал меня наконсультации, зная, что мне тоже очень интересно послушать. Иэти консультации проходили тоже наанглийском. Директор клиники решил, что для его сотрудников будет полезно попрактиковаться ванглийском языке, авотношении меня сделан такой вежливый жест. Поэтому немецкий ятак иневыучила.
В офисе Фонда Митрополита Антония Сурожского
Впрочем, языкового барьера небыло, потому что внауке, впринципе, английский— язык профессии. Ведь даже живя вСоветском Союзе, чтобы получать тунебольшую долю информации, которая нам все-таки перепадала через железный занавес, надо было знать английский. Наука небывает национальна. Она принадлежит международному сообществу, поэтому внаучной среде практически все говорят наанглийском сакцентом.
Влаборатории присутствует просто интернационал. Иэто абсолютно никого неволнует, наоборот, люди очень доброжелательно ивнимательно слушают, стараются понять суть, ането, скакими языковыми ошибками она сформулирована. Иникто непредъявляет никому претензий: «Ах, вот тытут получил образование, апошел заниматься наукой вдругую страну…» Наука принадлежит человечеству. Ито, что человек перемещается внаучный центр, потому что именно там нужна его экспертиза, совершенно неговорит отом, что онобедняет свой народ, потому что неможет быть гематологии специфически немецкой. Кровь, извините, увсех одинаковая.
Врача искать вбиблиотеке
Однако, несмотря нато, что работать было очень интересно инаработе все складывалось замечательно, мне было напервых порах очень тяжело. Ведь любая эмиграция— это очень серьезный культурный шок. Марк Твен говорит, что мысоставлены изтех песен, которые нам пела мать. Даже если это были плохие советские песни, но, тем неменее, они сидят глубоко. Оказавшись всовершенно другой среде, надругой планете, наЗападе, даже если там все роскошно, великолепно и непредставимопрекрасно, очень трудно себя сразу найти.
Теценности, накоторые тывсю жизнь опирался, которые составляли шкалу или координаты твоей жизни, здесь кажутся другими. Они нелучше, нехуже, они просто другие. Вобыденном мире оказывается очень сложно ориентироваться. Ямогу привести простой очень такой пример. Когда яприехала вЛондон сдевятилетним ребенком, онзаболел. Япришла наработу вужасе, потому что ребенок остался один дома свысокой температурой. Ивот, вообще непредставляя, что делать, как называется аптека, где найти врача, спрашиваю секретаршу, которая, надо сказать, неочень хорошо комне относилась: «Где мне найти врача?». Иона отвечает коротко: «Вбиблиотеке». Ияподумала, что она надо мной издевается, заплакала ипошла домой.
Нооказалось, что это— чистая правда. Врача надо искать вбиблиотеке, потому что это информационный центр для всего сообщества данного района. Иименно вбиблиотеке тыможешь узнать, где пенсионный фонд, кто твой участковый врач, куда пойти работать, какие есть школы иуниверситеты. Нодля меня это была очень большая психическая травма, потому что, когда умамы болеет ребенок, слова «иди вбиблиотеку» звучат действительно кошмарно.
Итак всё, начиная отсмешных икончая весьма серьезными проблемами. Очень много непонимания. На40-летие своей епископской хиротониивладыка Антоний Сурожскийпроизнес речь, которая, как всегда, когда дело касалась его лично, была очень смешной. Онрассказал отом, как переселялся вАнглию икакие непонимания были унего. Как-то раз, когда онеще неочень хорошо знал английский, онехал впоезде исмотрел воткрытое окно. Икто-то сзади, увидев, что поезд въезжает вгустые заросли, закричал: «Look out». Вдословном переводе— «посмотри», «выгляни». Что онисделал. Врезультате ему чуть неснесло голову. Однако словосочетание «Look out» означает еще и«осторожно». Когда этотже поезд подъезжал кстанции, владыку кто-то спросил ееназвание. Онвидит, что огромными буквами написано «Бульон», ирадостно сообщает: «Бульон». Аоказалось, что огромные буквы— это реклама, арядом меленькими-меленькими буквами написано название станции.
Елена Садовникова во время вечера памяти митр. Антония на Покровке
Для англичан очень характерно, что если англичанин говорит: «Уменя есть маленькая развалюшка вдеревне»,— значит, это замок. Аесли онговорит: «Уменя есть отличные апартаменты загородом, поедем отдохнем»,— значит, это дом, где течет крыша. Принято негордиться большим, невыставлять самое главное наобозрение. Может быть, потому что люди живут наострове, иесли они широко расставляют локти, тоэто больно задевает другого. Может быть, воснове этого лежит просто уважение кближнему, ноотэтого нелегче.
Инопланетянка иглаголы вечной жизни
Явсегда считала себяатеистом. Новкакой-то момент, видимо, Бог решил, что пора вмешаться вмои представления. Несмотря напрекрасную работу, состояние мое было очень тяжелым, вплоть докрайнего отчаяния. Поддержки никакой, соотечественников изСоветского Союза вЛондоне вообще никого нет, астарая эмиграция вымерла. Ячувствовала себя инопланетянкой вединственном экземпляре.
Как-то поработе мне нужно было поменять служебный зеленый паспорт накрасный советский, пришлось придти впосольство. Тудаже пришла девушка изСоветского Союза, вышедшая замуж заангличанина, замузыканта. Мыпотянулись друг кдругу, обсудили тодасё. Ияпожаловалась, что даже нескем перемолвиться русским словом. Она сказала: «Как нескем? Вот вцеркви старец проводит беседы почетвергам напрекрасном русском языке 19 века». Иярешила пойти сходить, послушать прекрасный русский язык 19 века.
Это было вчетверг. Яработала, поэтому опоздала. Вошла вхрам. Беседа проводилась встарой ризнице, которая притулилась калтарю. Узкая комната, вдоль стены— стулья, настульях сидят прихожане. Азаобычным столом наалюминиевых складных ножках сидит пожилой человек вчерном, достаточно потрепанном одеянии иочем-то говорил. Мне было неудобно стоять вдверях, аединственный стул, который был свободен, стоял непосредственно перед столом. Имне ничего неоставалось делать, кроме как сесть наэтот стул. Ияоказалась вполутора метрах отмитрополита Антония, который, глядя мне прямо вглаза, продолжал говорить. Иянемогла оторваться.
Янемогу вспомнить, что онговорил, непомню, какое это было число, немогу сказать, сколько времени это продолжалось, пришла ли якконцу, ксередине, кначалу? Единственное, что японяла, что это было то, чего яискала все предыдущие 33 года. Включая жилки налисте. Это было самое главное вжизни. Нето, чтобы уменя произошел какой-то мгновенный переворот или обращение. Ноэто впечатление нестирается ивнего вмещены все последующие годы. Только потом яузнала, как это называется: япочувствовала, что унего— глаголы вечной жизни, ичто наего лице ивего глазах было видно тосияние вечной жизни, которое иесть основная реальность, ивкоторой разубедить невозможно, потому что тыеепережил. Вот это была первая встреча.
Ястала ходить навсе эти беседы. И опять небыло никаких переворотов ипрочего. Номне было понятно, что это действительно самое главное, что если якнему неподойду, то… Я решилась подойти, хотя было невероятно сложно. При всем том, что можно было сидеть напротив него вполутора метрах, что онбыл впотрепанной рясе, нобыло совершенно очевидно, что это нискем несравнимый посвоей величине человек.
1998 год. Фото из личного архива Елены Садовниковой
Вкакой-то момент явсе-таки решилась: вполутемном храме, когда все уже уходили, подошла квладыке иотсмущения брякнула: «Асневерующими Выразговариваете?» Он выпрямился, посмотрел наменя исказал: «Да». Мне даже показалось, что онсделал шаг вперед, новрядли. Это была такая потрясающая реакция, которая решила всё. Ивидя, что ямолчу, что язык проглочен, оннемножечко помолчал испросил: «АВыработаете?» Ясказала: «Да». «Ну, авечером Выможете прийти? Допустим, вследующий четверг, вшесть часов Вам удобно?»— «Да».
Вверх повинтовой лестнице
Потом япришла напервую личную духовную беседу. Разговор был неспешный, сбивчивый, потому что сформулировать, что мне надо, янемогла. Авладыка ждал. Оннеподталкивал, неагитировал, непредлагал ничего, апросто был самим собой. Онприсутствовал при моем поиске иячувствовала глубину, силу иего огромность, нопри этом она меня непугала, недавила. Онпредлагал свою силу, а тыбыл свободен взять ееили нет. В конце ондал мне один-единственный совет, который меня удивил своей бесполезностью: «Ищите себя вглубину». Ночеловек дал совет, совет отложился впамяти, дальше начался путь.
Понятно, что путь сего стороны был сложный. Смоей все это неслось, как накрыльях. Тоесть ненакрыльях, аухватившись рукой залетающего накрыльях. Это был поиск глубины. Владыка звонил периодически, приглашал надуховные беседы. Как-то япришла на10минут раньше истояла перед дверью, чтобы непомешать. Где-то минут запять открылась дверь, выглянул владыка испросил: «Вычто тут делаете?» Ясказала: «Жду шести часов». Онсказал: «Никогда больше неждите, звоните». Онвпустил вдверь, как обычно, благословил, хотя явтовремя еще небыла крещенной, но руку целовать недавал. Ипотом недавал. Онобнимал заплечи.
Ивот, владыка меня впустил, закрыл дверь. Было уже темно. Сказал: «Ятут свет незажигаю, мысейчас пойдем наверх нагалерею. Здесь винтовая лестница, так что держитесь заруку, нояточно знаю, что тут 16 ступенек, поэтому мынеупадем». Идальше мыпродолжали разговаривать. Прошли погалерее, посовершенно темному храму, пришли вего уголок состолом илампой. Итам дальше сели разговаривать. Итолько попрошествии многих лет ясообразила, что удивительно, как непереломали ноги, каким образом мне пришло вголову схватиться заего руку и вкромешной темноте карабкаться повинтовой лестнице, апотом еще ипогалерее, которая была завалена досками ичемоданами. Иэто было очень символично: если онтебе протягивал руку итыему давал свою, тоэта абсолютная уверенность вчеловеке, вего словах позволяла взлететь вкромешной темноте повинтовой лестнице, иэто казалось абсолютно естественным.
Мои вопросы были восновном отом, как разобраться вмоих отношениях сокружающим миром. Ивладыка, ядумаю, непытался представить свою точку зрения. Онждал моего решения, роста, созревания. Чего то, может дождался, чего то, наверняка, нет. Чтобы понять, как велись личные духовные беседы, достаточно почитать его книги. В них сказано ровно то, что онприменял всвоей пастырской практике, всвоем служении, всвоей жизни ивсебе. Здесь нет никакого расхождения между словом иделом. Если онсоветует пастырю наблюдать, как работает Святой Дух вчеловеке, или говорит отом, что представление оБоге нельзя навязывать, потому что это всего лишь представление, анесам Бог,— ровно так все ипроисходило.
Так прошло несколько месяцев. Яуже ходила наслужбы. Услышала, как кто-то сетовал, что владыка очень долго готовит ккрещению. Аеще дольше кпринятию издругих конфессий. Буквально годами. Однажды якнему пришла исказала: «Владыка, я, конечно, понимаю, что это процесс сложный, что яеще должна пройти большой путь, но, как Выдумаете, когда-нибудь можно будет мне креститься?» Онсказал: «Да, только уменя кВам одна просьба. Можно, яВам крест подарю?» Янастолько оторопела, что сижу имолчу. Онусмехнулся идостал изкармана крест и сказал: «Яуже требы несовершаю инекрещу. Янапишу записку отцу Михаилу Фортунато, онсВами поговорит иВас покрестит».
Крест владыки Антония
Никаких мгновенных переворотов яопять неощущала. Была абсолютная уверенность, что мне это надо, что без этого просто совершенно невозможно дальше существовать. Ивсё остальное казалось естественным. Уменя еще отец Михаил спрашивал: «АВас несмущает, что придется исповедоваться, что придется мне очем-то рассказывать?»— Янанего так посмотрела дико… Потом онуменя спросил тоже что-то изэтой серии: «Апочему Вам нужно креститься?»— ятоже нанего посмотрела сизумлением идумаю: «Ачего тут такого? Япросто пришла, язнаю, япришла вдом моего Отца, ядолжна тут быть». Начто онтак явно немножечко даже отстранился отменя. Это было скорее требование, чем какая-то просьба. Ябуквально чуть нехватала его зарясу: «Отец, меня крестить надо»,— что-то вэтом роде. Это было просто. Исамо крещение тоже запомнилось, без каких-либо экзальтаций, потрясений.
Потом думаешь: как это можно было окунуться изабсолютно атеистического, незнакомого нискаким обрядом, непривычного ктомуже там ладану, незнаю, облачениям, земным поклонам, мира? Просто это было совершеннейшее чудо. Ивот тут вспоминается, как владыка говорил, что чудо— это ненасилие Бога над природой, это таситуация, когда все происходит, как должно быть. И, вероятно, Бог был милостив, Онпросто недал мне сопротивляться, чтобы произошло то, что должно быть.
Нет, явас невидела!
Несомненно, вАнглии существует личная территория, иэто создает очень большой комфорт: люди нестараются навязать тебе свою точку зрения иобраз жизни. Но, помимо этого, вАнглии очень высокий процент верующих ученых. Инаработе уменя немогло быть никаких проблем.
После Университета Лондона яработала вImperial College, иначальником департамента был Роберт Леклер, один изведущих ученых-иммунологов, блестящий исследователь, лектор, окотором вообще возможно только впревосходных степенях говорить. Ионзнал себе цену, неочень простой человек. Однажды впонедельник яоказалась около его кабинета, директор появляется напороге иговорит: «Елена!» Ясразу встала постойке смирно. Аонпродолжает: «Яхочу, чтобы Вымне всё рассказали оРусской Православной Церкви».
Уменя, естественно, отпадает челюсть. «Нукакже»,— говорит он,— «Выже меня видели вчера всоборе». Ая, как осел, уперлась отнеожиданности иговорю: «Невидела». Онвозмущенно отвечает: «Нукакже, Выже несколько раз мимо меня проходили». Ая— «Невидела». Чувствую— всё, моя карьера пошла круто сосклона…
Аонмне объяснил, что его молитвенная группа прочитала книгу митрополита Антония омолитве изахотела сним встретиться, обсудить. Митрополит назначил имдень встречи, адоэтого молитвенная группа решила прийти наслужбу иознакомиться, как всё происходит. Там мыонменя изаметил, поскольку незаметить было трудно: якурсировала вовремя ектеньи, собирая свечки— такая уменя тогда была обязанность.
Ното, что яего незаметила, понятно, потому что увладыки вхраме нетолько переговариваться, здороваться, смотреть посторонам, нодаже идышать, по-моему, было невозможно, потому что онсвирепо поддерживал дисциплину. Там была тишина необыкновенная.
Отец ИоаннЛи свидетельствует отом, что если митрополит накого-то сердился или кому-то давал нагоняй, тоэто были священники, которые плохо знают службу. Акогда священники сами показывают пример, когда небывает никаких посторонних разговоров или движений валтаре вообще, то, естественно, ипаства недышит. Убирать свечки— это очень неприятное мероприятие: тыдолжен все-таки ходить, отвлекаться. Носовременем местные прихожане, которые много лет вэтом приходе, очень деликатно меня научили, вкакой момент это делать, чтобы итебе немешали, идругим немешало, икак нужно тихо двигаться, как подходить, незадувать свечки, агасить их, итак далее. Тоесть, некоторые приемы идлительная практика позволяют неотвлекаться вовремя убирания свечек. И, вероятно, это был хороший день, когда мне действительно удалось неотвлечься отслужбы, неувидеть иненачать раскланиваться сосвоим директором департамента.
Люди собрались для Бога
Вобщине ябыла шесть лет, апотом регулярно приезжала, поскольку уменя ипосле переезда вРоссию продолжался контракт сImperial College. Икогда приезжала, использовала служебное положение вличных целях: старалась, чтоб это было через weekend— через выходные, чтобы быть наслужбах. Иприходя всобор, настуле около двери, через которую владыка входил вхрам, оставляла записку, что яприехала игде остановилась. И, как правило, владыка звонил. Всегда, кроме последнего приезда вмарте 2003-го года.
12 декабря 2002 года. Фото из личного архива Елены Садовниковой
Мне кажется абсолютно уникальным свойством лондонскойобщиныто, что там очень четко ощущалось, что люди собрались для Бога, иБог там присутствует. Конечно, это небыло, нивкоем случае, Царство Небесное наЗемле, неангелы там крылышками хлопали, асовершенно нормальные люди. Нолюди были направлены коХристу. Вцентре храма находилась икона Спасителя, иэто чрезвычайно символично иотражает всё устройство общины, всё стремление, всю работу, всё пастырство, всё служение. Илюди собираются вхраме для встречи сБогом. Исвязи между ними возникают какбы вторично, чтоли. Или просто неизбежно. Усвятых отцов есть образ солнца или колеса соспицами, ичем ближе кцентру— кБогу, тем ближе спицы друг кдругу. Тоесть, горизонтальные связи— нецель. Сеть взаимопомощи, взаимная забота ивсё такое небыли связующими. Связующий— Христос. Итогда возникают поперечные связи.
Это такая неуловимая категория, которую очень трудно описать. Как устроена община, как она построена? Даникак она непостроена. Поражало то, насколько разные люди были вэтой общине. Повсем социальным, культурным, образовательным, психологическим параметрам они должны были просто вот мгновенно, втот момент, как встретились, так вот мгновенно разбежаться или подраться досмерти. Новреальности это действительно какое-то единство.
Тывэто входил— ионо тебя держало, несло, окутывало. При этом зачастую сразу после литургии закрывались двери храма. Нугде, казалосьбы, община? Как она цементирует? Если тыдаже неуспел кому-то ниразу сказать «здравствуйте» и«досвидания»? Зашесть лет пребывания вобщине ямогла неузнать, как какого-нибудь человека зовут, ноиметь сним такую глубокую связь, которая потом продолжалась много лет идосмерти человека или дотого, как онпереехал вдругую страну. Непрерывалась она ипосле смерти человека.
Когда отца ИоаннаЛи спросили остроительстве общины, онсказал: «Какая чепуха. Чем её строить?» Нонасамом деле онтутже признал, что была, например, такая Зина Коринчевская, которая заведовала посещением больных, были воскресные школы, лагеря, было еще много-много разного. Ноэто какбы вторично, потому что если человек— христианин, тооннеизбежно по-христиански относится крядом стоящему. Иесли сегодня налитургии небыло Киры, которая обычно стояла уменя заспиной, естественно, что после литургии ябуду спрашивать, где она, иненужноли ейпомочь, инеужели она опять заболела.
Самое главное, наверное, что владыка воспитывал каждого лично. Иэто личное стремление коХристу вслед заним создавало неразрывные, нерушимые связи, асдругой стороны, воспитывало ответственность: ежели неты, токто? Невероятную ответственность, взрослость, стремление кБогу.
Елена Садовникова во время вечера памяти митр. Антония на Покровке
Помню такой эпизод: мой ребенок учился одновременно иванглийской школе, изаочно врусской школе. И, соответственно, ему нужно было врусской вкакой-то момент читать Добролюбова иБелинского. Аособенно в90-е годы Добролюбова иБелинского было непросто найти вЛондоне. Ияпожаловалась вприходе. Даже непожаловалась, апросто обмолвилась. Икаковоже было мое изумление, когда вследующее воскресенье личный переводчик королевской семьи, дама, который присудили титул Dame, тоесть дворянский титул заеё вклад, притащила два здоровенных тома, чтобы ребенок смог ознакомиться сБелинским иДобролюбовым. Единственное, что скромно сказала она: «Немоглибы Выневыдергивать закладки, атоясэтими томами работаю?».
Хотя, многие прибывающие состороны воспринимали приход как холодный инеподдерживающий прихожан. Ядумаю, что преимущественно так было из-за культурной разницы. Потому что англичане— неintrusive, невнедряются. Совершенно невозможно, допустим, неожиданно появиться напороге укого-нибудь изангличан, это дурной тон. По-другому люди представляются, входят вотношения.
Представьте себе храм, вкотором идет служба ицарит полная тишина. Полная, абсолютная тишина. Когда входит британец или европеец, незнаю, как итальянцы, нобольшинство европейцев входят исмотрят, оглядываются, как себя ведут другие. Они входят, становятся сбоку исмотрят, что происходит, прислушиваются. Акак входит советский человек? Шумно, бодро, исразу начинает что-то спрашивать. Икогда ему говорят: «Тише, тише…»— онобижается. Ему надо свечку поставить иеще узнать, укакой иконы.
Аесли учеловека есть уже какой-то церковный багаж, когда онприходит вцерковь, тоонвообще твердо знает, что ему надо поставить свечку, или онзнает, что там можно начужбине встретить других русских— итребует свое. Акогда тыприходишь, единственное, что утебя должно быть науме— это встреча сБогом, тыостанавливаешься напороге, как владыка говорил: «осени себя крестным знамением ивспомни мытаря, который нерешался пройти вхрам, замри напороге». Вот этого замирания нет. Очень многим это препятствует: «Апочему нет? Почему нельзя войти испросить, вконце концов? Мне надо свечку поставить, яэкзамен должен сдать».
Кто неможет молчать— выйдите наружу
Нонадо сказать, что проблемы свладыкой были иупостоянных прихожан. Ненадо думать, что сосвятым легко жить. Именно так сформулировала одна девушка, которая выросла буквально унего наколенях: «Владыка, тыочень много требуешь». Уего постоянных прихожан, воспитанных имлюдей, есть вот это замечательное свойство -честность. Потому что, чтобы сказать «янемогу, тытребуешь слишком многого», нужна честность. Гораздо проще ведь сказать: «Да, всё правильно, сейчас сбегаю, сделаю…», когда знаешь, что несделаешь.
Недавно всплыл разговор оговениях, которые проводил владыка. Унего говение— это такой день, который посвящен размышлению ивниманию, сосредоточению. Посреди дня делался перерыв— 40минут молчания. Это очень длинный период, 40минут. Иудивительно, что очень многие действительно сидели, молчали 40минут. Нопри этом владыка вначале говорил: «Те, кто немогут молчать, пожалуйста, немешайте другим, авыйдите наружу». Выпредставьте себе, как можно публично признать, что тынеможешь молчать, встать ивыйти? Какая нужна сила воли икакая нужна честность? Абыли люди, которые вставали ивыходили.
Очень трудно жить при такой высокой планке. Иочень трудно принимать трудных людей. Допустим, была такая Вера Паркер. Она провела шесть лет вконцлагере ввозрасте от14-ти до20-ти лет, и, попонятным причинам, унее произошли очень глубокие психические изменения. Каким-то чудом она попала вАнглию ипровела десятки лет при соборе. Ибыли периоды, когда она вела себя очень плохо. Например, она демонстративно танцевала вовремя Херувимской перед Царскими Вратами. Трудно было нееепсихическое расстройство, ато, что вэтом была еще идоля театральности.
Или однажды Вера стояла впереди иочень громко втягивала воздух вовремя службы. Тишина— ивдруг такое постоянное сопение. Владыка кней подошел испросил: «Вер, тычего?» — «Пытаюсь побольше втянуть Духа Святого»— «Так чтож тыносом? Ртом надо— больше войдет». Иона стала вдыхать ртом. Аэтоже неслышно. Наслужбе опять стало тихо, даиВере неинтересно.
Икогда прихожане подошли испросили: «Владыка, сколькоже мыбудем еетерпеть?»— Онсказал: «Первые 25 лет будет трудно, потом привыкнете». Идействительно, когда Вера умерла, натом стуле, который она обычно занимала, каждое воскресенье лежали свежие цветы. Алюдям внешним зачастую это было очень трудно, потому что она иругалась, ивсё такое.
Пока зерно неумрет
Всю жизнь осознанной позицией митрополита Антония, которую можно было очень четко ощущать, было незаслонять собой Христа. Илюди стремились, конечно, неквладыке, акоХристу. Собственно, поэтому сравнительно мал был приход исравнительно мала епархия. Онбы мог стадионы собирать. Сила его психологического воздействия, харизма была невероятная. Шутили, что в70-80-е годы онбыл самым популярным человеком вАнглии после Beatles.
То, что произошло влондонском приходе после его смерти— это трагедия, ноэто вполне естественно. ВЕвангелии довольно много жестких высказываний. Одно изних: пока зерно неумрет, оно недаст плода. Это чрезвычайно больно произносить, особенно тем, кто там долго жил ивсего себя посвятил. Уменя мурашки бегают, когда яэто произношу, ноэто так сказано. Так Господь сказал, это закон жизни.
Ядумаю, что такая дисперсия лондонской общины произошла неслучайно, ачтобы был принесен плод. Люди несут насебе отпечаток владыки. Свет влюдях отражается ипередается дальше поего слову или потому свету вечному, который прошел через него, отразился. Митрополит Антоний заразил людей своим стремлением кГосподу нашему Иисусу Христу, оно никуда неделось, оно произрастает, оно есть.
Икона, которая «нашла» Фонд. Когда Фонду митрополита Антония предоставили это помещение — помещение бывшей мастерской уже почившего художника — среди прочих вещей там оказалась эта икона. Однако никто из друзей и родных не признал и не забрал эту икону, и она осталась в Фонде
Возвращение вРоссию ипрощание снаукой
Япереехала вРоссию, там, благодаря совершенно гениальному врачу Валерию Григорьевичу Савченко, работала вего отделении трансплантации костного мозга, иработа шесть лет шла очень успешно. Новкакой-то момент японяла, что заниматься наукой здесь, вРоссии, мне невозможно, потому что отсутствует инфраструктура для поддержания конкурентоспособных научных исследований. Несовсем возможно— помоим способностям искладу.
Уменя небыло финансовых трудностей: The Welcome Trust идругие организации очень щедро финансировали мои исследования, они шли очень активно. Ямогла иоплачивать чей-то труд исвой труд, иездить наконференции, икупить оборудование, изакупать расходные материалы. Ноянемогла, кпримеру, построить электростанцию. Поэтому купленное поцене автомобиля класса «Мерседес» оборудование заночь могло ломаться четыре раза: прыгало напряжение или еще что-то. Иэто было абсолютно бессмысленно. Внашей стране нельзя было добыть необходимые радиоактивные изотопы, возить ихиздругой страны невозможно или безумно дорого, потому что они радиоактивные, итак далее.
Самое главное, янемогла оплатить доступ кисточникам информации. Дело втом, что источники информации настолько дороги, что ихможет позволить только институт. Никакая грантодающая организация невыделит мне столько-то миллионов для того, чтобы ясебе купила 125 журналов ибылабы вкурсе того, что происходит вмире. Конкурентоспособные исследования неделаются водной отдельно взятой лаборатории, это только социализм строится водной отдельно взятой стране. Без обмена открытиями имнениями продуктивно работать невозможно. Натот период, когда язакончила заниматься наукой, десять лет назад, вРоссии отсутствовало достаточно обширное иммунологическое научное сообщество.
Освоих исследованиях зашесть лет мне неудалось рассказать никому нинаодной конференции вРоссии, только вовремя поездок вЕвропу, потому что просто никто непонимал. Только два раза вдвух лабораториях удалось найти коллег соответствующего уровня. Валерий Григорьевич всё, что мог, делал для того, чтобы поддерживать наши исследования, мыопубликовались вжурналах группы Nature, аэто уже серьезнее некуда, норешение оставить науку уменя постепенно созрело.
Диалог продолжается
С2000 года япомогала Елене Львовне Майданович работать над архивами владыки Антония. Ав2007 году был образован Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского».
Митрополит Антоний обладал какой-то совершенно необыкновенной, чрезвычайной работоспособностью. Ончасто выступал всамых разных местах. Написал, незнаю, десятки тысяч писем, охотно фотографировался. Кроме того, как все прекрасно знают, владыка практически неписал своих бесед ипроповедей. Все его наследие хранится ввиде аудио- ивидеозаписей. Для того чтобы имвоспользоваться, конечно, удобнее переводить речь впечатные тексты. Хотя, конечно, его голос, его внешность ивообще личность— это тоже чрезвычайно интересно.
Проблема адаптации наследия Владыки для русской аудитории еще ивтом, что онвсе-таки произносил большую часть своих бесед наанглийском, французском или немецком языке. Эти записи требуют перевода. Беседы наанглийском ифранцузском— вбольшинстве своем другой категории, чем то, кчему привык российский, атем более советский слушатель. Совершенно понятно, что Владыка несамовыражался, аговорил наконкретную аудиторию. Исоответственно, насоветскую аудиторию онговорил то, что мог воспринять советский слушатель, ито, что могло быть пропущено через цензуру.
Конечно, его слова, несмотря науровень того, ккому они обращены, вмещали все его богословие ивсе, что онзнал оБоге. Нобольшая часть того, что произнесено по-русски, рассчитано нааудиторию, мало воцерковленную или воцерковленную вусловиях гонимой Церкви, поэтому исформулировано сучетом способности людей воспринять то, что говорится. Ато, что Владыка говорил для людей богословски образованных, для людей определенных профессий, живущих встране, где христианство негонимо,— это все было произнесено по-английски, по-французски или по-немецки. И, естественно, эти беседы, янемогу сказать, что совсем другого содержания, но, покрайней мере, другого уровня подачи материала.
Допустим, нивкоем случае нельзя сравнивать пастырские беседы упостели умирающего, которые вещались наРоссию поВВС, и, например, лекцию владыки вбогословском колледже— «Богословие страдания». Он, собственно, говорит сущностно отехже вещах, новсовершенно других категориях исрасчетом надругую способность слушателя воспринять сложные вещи.
Разумеется, Владыка посути говорил ободном итомже. Это мне напоминает такую шутку, которую онсам рассказывал. Была вприходе пара— крупная русская дама ихуденький муж-англичанин, который любил выпивку. Строгая дама все время таскала своего мужа повоскресеньям наслужбу ипотом заставляла слушать проповедь. Акак-то раз она придти несмогла. Она послала своего мужа истрого наказала ему присутствовать ипослушать проповедь. Икогда потом они встретились, она его спрашивает: «Нучто, был вхраме?»— «Был»— «Проповедь слушал?»— «Слушал». » Очем священник говорил?»— «Огрехе»— «Ичто онговорил?»— «Как всегда— против».
Естественно, что все эти беседы ободном итомже: «как всегда— против». Ноуровень бесед разный. Переводить беседы владыки чрезвычайно сложно. Во-первых, потому что они требуют художественного перевода. Унего совершенно определенный стиль. Во-вторых, заэтим стилем иязыком, заэтой элегантной, простой, кристально чистой формой еще стоит чрезвычайно богатое богословское содержание. Изачастую одно перемещение слов туда-сюда ипростое приглаживание корявости языка приводит кполному искажению смысла. Янезнаю, как французский инемецкий, ноанглийский иврусский языки унего были достаточно корявыми.
Ноневозможно себе представить, чтобы лингвистически, грамматически правильным языком можно было передать тот опыт, который вообще нельзя положить вслова. Понять опыт владыки иего передать— вобщем то, практически неосуществимая задача. Новнекотором приближении, конечно, переводы приходится делать ипубликовать.
Кпримеру, беседы, сказанные по-французски, зачастую более сложны, может быть, потому что митрополит Антоний все-таки получал образование воФранции ихорошо знает французскую литературу, поэзию, философию. Ионсвободно оперирует культурным наследием, апеллирует квысказываниям, понятиям и т. д. Чрезвычайно интересна, мне кажется, беседа осамопознании, переведенная сфранцузского языка.
Елена Садовникова во время вечера памяти митр. Антония на Покровке
Недавно вышла книга «Уверенность ввещах невидимых: последние беседы», которую санглийского переводила я, хотя янепереводчик. Перевод редактировала Елена Львовна Майданович. Она проявила совершенно ангельское терпение: ядавала ейверсию перевода, она исправляла, потом ярвала его накусочки. Говорила, что все нетак, переводила заново. Елена Львовна заново терпеливо все это редактировала. Иврезультате такого труда появился некий перевод. Но, опятьже, нет уверенности, что удалось все передать точно. Потому что нет уверенности втом, что можно действительно полностью воспринять опыт владыки идействительно корректно его передать. Ноэто, пожалуй, одни изсамых глубоких бесед владыки. Хронологически они последние, произнесенные наанглийском языке. Итакое впечатление, что Владыка осознавал, что унего больше просто небудет возможности сказать. Ионговорил все доконца иполностью.
Пока яжива— янезнаю, встретимся мывбудущей жизни или нет— наши взаимоотношения сним продолжаются иразвиваются. Общение сВладыкой— невоспоминание: наши отношения развиваются ипереходят вкакие-то другие стадии. Это очень личная тема, нояпродолжаю сним общаться.
Конечно, иногда вспоминаешь то, что было, иищешь ответы натеперешние вопросы изтого, что онкогда-то говорил, что когда-то было недопонято, или понятно по-другому, или забыто. Норазговор идет итеперь. Ионидет, как ондолжен идти вобычных отношениях. Кроме того, естественно, проникновение вего опыт идет при изучении его слова иизучении его служения, поиска каких-то документов, писем, свидетельств, статей журнальных, газетных, выступлений всредствах массовой информации. Для того чтобы вникнуть вего опыт, нужно пройти очень долгий путь. Янезнаю, удастся мне его доконца пройти или нехватит жизни. Его опыт, его прозрение, его мысль ислово, его жизнь имиссия настолько глубоки имогучи, что вэтом только расти ирасти.
Фото Анны Гальпериной и из личного архива Елены Садовниковой
Нам очень важно знать Ваше мнение. Пожалуйста, напишите что вы думаете об этом.
Top
Последние Комментарии